Боливийский поэт и революционер Рауль де Бехар, расстрелянный по приговору военного трибунала в форте Сааведра и призывавший боливийцев и парагвайцев по примеру большевиков повернуть штыки против своих угнетателей, считал эту войну империалистической, развязанной из-за нефтяных интересов американских и английских монополий, и несправедливой с обоих сторон. «К счастью, я не успел еще убить ни одного своего парагвайского брата», – таковы были его последние слова. В империалистическом характере возникновения этой войны до последнего времени, во всяком случае, в нашей «доперестроечной» советской исторической литературе, не было сомнения.
Однако, ситуация была гораздо сложнее. Если рокфеллеровская «Стандард ойл» и «приложила руку» к развязыванию этой войны, то загадочным, например, выглядит национализация активов компании правительством Боливии 13 марта 1937 года под предлогом ее «сотрудничества с Парагваем» в ходе войны. Непонятна также ее относительная пассивность во время военных действий (хотя есть сведения, что компания по заниженным ценам поставляла горючее для боливийской армии) и особенно отказ от предоставления займа Боливии, с просьбой о котором правительство Техара Сорсано обратилось к «Стандард ойл» в 1934 году.
Истоки этой противоречивой политики следует искать в «новом курсе» президента США Франклина Рузвельта в Латинской Америке и в осознании им фашистской угрозы для Западного полушария. Насколько прав в таком случае парагвайский политик и ученый Хуан Стефанич, утверждая, что поражение Боливии разрушило перспективы создания «нацистского блока» в Южной Америке?
Влияние Германии в странах континента в 30-е годы достигло своего апогея. Особенно сильным оно было в Аргентине, Бразилии, Перу, Чили, Мексике и Боливии. Это влияние отнюдь не исчерпывалось чисто экономическими показателями (рост торговли, капиталовложений, захват экономических плацдармов и т.д.), но принимало и политическую окраску. Во всех указанных странах активно действовали фашистские партии, находившиеся в тесной связи с Германией. Так, численность созданной в 1932 году партии «Бразильское интегралистское движение» уже в 1933 году достигла 186 тысяч человек. Кроме того, Германия организовала и нацистскую партию численностью в 3 тысяч человек, возглавлявшуюся сотрудником немецкого посольства фон Косселем.
Однако особенно сильным в эти годы было традиционное влияние Германии в таких странах, как Боливия, Аргентина и Чили, издавна привлекавших немецких военных специалистов. Многолетнее пребывание Кундта и других германских советников в Боливии (с 1928 по 1932 год там работал военным инструктором, например, руководитель гитлеровских штурмовиков Эрнст Рём) сделало эту страну, находившуюся в самом центре Южной Америки, наиболее германизированной. Не случайно, именно в те годы за ней закрепилось название «Южноамериканская Пруссия». Высокая боеготовность боливийской армии, взращенной немцами, создала ей неподобающе высокий престиж не только среди соседей Боливии. Полковник Клаудио Хосе Фернандес приводит в своих воспоминаниях весьма любопытное восклицание знаменитого американского генерала Першинга: «Когда я слышу от посла Боливии Диаса де Медины рассказы о военной мощи его страны, я боюсь за судьбу Северной Америки». Это кажущееся шутливым высказывание имело под собой вполне реальную основу. Вплоть до середины 1943 года Гитлер неоднократно обращался к вопросу об организации в Южной Америке военных акций, которые он считал более вероятными и имеющими шанцы на успех, чем высадку в США. В начале тридцатых годов Гитлер сказал: «Наши идиоты потеряли германские территории – Боливию, Аргентину и Чили. Задача заключается в том, чтобы вернуть эти территории рейху».
История германских военных инструкторов в Боливии, воевавших против русских офицеров в Парагвае, заслуживает отдельного исследования. Известный советский писатель Юлиан Семенов был уверен, что в 30-е годы будущего диктатора Парагвая Стресснера чуть не приняли в НСДАП. Альфредо Стресснер родился в 1912 году в семье немецкого пивовара. Его предки переселились в Парагвай из Баварии. Однако подвело неарийское происхождение Стресснера: его мать была родом из индейского племени гуарани. Во время своей встречи, состоявшейся в Мадриде в 1974 году с Отто Скорцени, Семенов получил от него информацию, касающуюся контактов Мартина Бормана с Эрнстом Рёмом. Вот что он пишет: «Рём интересовал Бормана особенно: кадровый офицер, капитан, он после разгрома кайзера уехал в Боливию и там стал инструктором новой армии. Под командой Рёма служил лейтенант Стресснер – в 1954 году в результате переворота он стал диктатором Парагвая. Поскольку отец Стресснера – немец, именно Борман подготовил в 1943 году документ, подписанный фюрером: Гитлер удостоверял «арийскую полноценность» парагвайского национал-социалиста (я нашел этот документ в Перу, в архиве моего друга антифашиста Сезара Угарте)». История же Чакской войны свидетельствует о том, что Стресснер в это время воевал вместе с русскими против германских офицеров. Существуют интересные исторические нюансы, которые, по прошествии времени, из кажущихся пустяков складываются в органичную историческую мозаику. Русский офицер Александр Андреев, в 40-е годы служил полковником в артиллерийском полку, где подполковником был Альфредо Стресснер. С подчиненными свободное от службы время ему проводить не полагалось, и каждый вечер он ездил к Андрееву. Офицеры пили канью – местный ром, и во время этого процесса Андреев рассказывал Стресснеру о русской революции, Гражданской войне и том, как русские добирались до Парагвая. В силу многих причин Андреев советскую власть не любил, и его рассказы сделали из Стресснера ярого антикоммуниста. А русских он обожал. Хотя бы за то, что один из них, – Андреев, научил его пить и закусывать. До этого парагвайцы закуску не практиковали и быстро напивались. Будучи диктатором, Стресснер всегда приходил на похороны своих русских сослуживцев и задерживался на них явно дольше, чем того требовал протокол.
Страх перед нацистской опасностью переставил акценты во внешней политике США. На повестку дня встал вопрос о настоятельном укреплении панамериканской солидарности, пусть даже ценой отказа Вашингтона от части ранее имеющихся у него привилегий политического и экономического характера. Так, на Панамериканской конференции в Монтевидео в декабре 1933 года в отношениях между странами Западного полушария был, наконец, принят принцип невмешательства во внутренние дела, долгое время отстаивавшийся латиноамериканскими государствами.
Дальнейшее затягивание боливийско-парагвайской войны угрожало начавшемуся складываться панамериканскому единству. Ради достижения мирового урегулирования под своей эгидой администрация Рузвельта смирилась и с национализацией «Стандард ойл», тем более что сам факт национализации немало способствовал тому, чтобы окончательно убедить латиноамериканское и мировое общественное мнение в «непричастности» компании к развязыванию войны в Чако.
В соответствии с соглашением о перемирии 1 июня 1935 года в Буэнос-Айресе открылась мирная конференция. В переговорах, помимо Парагвая и Боливии, участвовали США, Бразилия, Аргентина, Чили, Перу и Уругвай. Председателем конференции с февраля 1938 года был представитель США. Мирный договор, подписанный 21 июля 1938 года, носил ярко выраженный компромиссный характер. К Парагваю отходила большая часть спорной территории Чако, за Боливией сохранялись ее нефтяные месторождения на северо-востоке. Что же касается причины войны – нефти, то в итоге оказалось, что в Чако нет ее запасов, пригодных для промышленной разработки. Принятая декларация предполагала единство действий всех стран Западного полушария в случае возникновения нацистской угрозы. Однако, к концу 30-х годов, опасность фашистской угрозы в Латинской Америке уже существенно ослабла. Но если непосредственная высадка фашистских войск на американский континент не имела место, то это было связано не с отсутствием фашистской угрозы континенту, а с тем, что фашизму не удалось осуществить свои планы.
Падение влияния Германии вынуждены были признать и руководители нацистского МИДа. В речи Риббептропа от 12 июня 1939 года перед участниками конференции послов Германии в Латинской Америке отмечалось: «Сегодня положение таково, что политическое отношение рейха с рядом латиноамериканских государств существенно ухудшилось». Падение влияния нацистской идеологии и Германии вообще, в Латинской Америке в 30-е годы началось, прежде всего, с поражения выпестованной немецкими офицерами боливийской армии в войне с Парагваем. Это поражение, если учесть, что германская военная мысль в странах региона котировалась до тех пор весьма высоко, опрокинуло планы рейха по фактическому подчинению германскому генералитету Боливии – страны, находящейся в стратегическом центре Южной Америки, проникновению в Парагвай и смычке с фашистскими организациями Аргентины, Бразилии и Чили, активно действовавшими в тот период.
Значение Чакской войны прежде всего, в том, что русские офицеры, сражавшиеся в парагвайской армии против немецких офицеров в боливийской, не просто «доигрывали» между собой незавершенные сражения первой мировой войны, но и завязывали, таким образом, авангардные бои по отпору наступающему фашизму. Кадровые русские военные, ветераны первой мировой и гражданской войн составили цвет парагвайской армии. «Если бы не русские офицеры, мы бы давно загнали ваше войско за реку Парагвай!» – говорили боливийцы.
Путешественники из нашей страны, волею судеб заброшенные в Асунсьон, бывают несказанно удивлены, оказавшись на улицах, названных в честь русских офицеров, внесших неоценимый вклад борьбу за независимость Парагвая.
Объективное суждение о роли русских в этой войне дал незаинтересованный наблюдатель – американский исследователь, специалист по военным вопросам Дэвид Зук. Он называет Беляева «несравненным», отмечая, что парагвайскому командованию удалось использовать уроки первой мировой войны и предвосхитить опыт второй, применяя тактику массированного сосредоточения артиллерийского огня и широкое использование маневра. Подчеркивая смелость и выносливость парагвайских солдат, их способность стойко переносить все тяготы и лишения боев в тяжелейших природных условиях, американский специалист, тем не менее, считает, что именно командование войсками, в котором Парагвай существенно превосходил Боливию, решало ход и исход войны. Этот вывод был сделан еще раньше, в августе 1934 года руководителем чешкой военной миссии в Боливии генералом Плачеком, отмечавшим, что ведение компании противником характеризуется повышенной активностью и маневренностью.
Наступило, наконец, время, когда русский генерал мог рассчитывать на исполнение своей мечты о «Русском очаге» – ядре культурно-патриотической эмиграции русских людей в Парагвае.
Идея «патриотической эмиграции»
Русская эмиграция была полезна для Парагвая, который начал восстанавливать расшатанную экономику. Страна постепенно оживала благодаря активной помощи русских специалистов. Учеными, выходцами из России, был организован первый инженерный факультет в Университете города Асунсьон, русские внесли большой вклад в развитие теоретической и прикладной науки в Парагвае.
Вклад русских в дело защиты свободы и независимости Парагвая позволил парагвайцам ближе узнать и полюбить их, увеличив шансы на создание крупных колоний и поселений. Дальнейшая эмиграция русских была желательной для правительства Парагвая. Русские показали себя людьми высочайшей культуры и храбрыми воинами. Правительство Парагвая наделило Беляева полномочиями для организации массовой эмиграции в Парагвай. Единственная цель, которую преследовал Беляев, создавая русскую колонию, была цель – сохранение «русского духа». Основными составными частями этого понятия были: монархическое чувство, православие, готовность к самопожертвованию во имя Родины, высокие моральные качества. Идейный настрой первых колонистов соответствовал убеждениям Беляева.
В конце 1933 года в Париже по инициативе Ивана Беляева, его брата Николая и парагвайского консула Хуана Лапьера, был создан «Колонизационый центр по организации иммиграции в Парагвай». Почетным председателем центра был избран известный деятель Белого движения атаман Африкан Петрович Богаевский. Два раза в месяц начала выходить газета «Парагуай», девизом которой стали слова: «Европа не оправдала наших надежд. Парагвай – страна будущего». Парагвайским правительством для русских колоний были выделены крупные площади земли в междуречье рек Парагвая и Параны. Парагвайские должностные лица и просто состоятельные люди содействовали делу обустройства русских колоний.
В апреле 1934 года из Марселя в Южную Америку отправился первый пароход с эмигрантами (около 100 человек). В письме к Беляеву председатель Колонизационного центра атаман Богаевский отмечал «уверенность казаков в покровительстве» Беляева и выражал надежду на «беспрепятственное продолжение начатого процесса».
В начале июля 1934 года брат Беляева – Николай проводил из Марселя вторую группу из 90 человек. А в августе была подготовлена к отправке третья группа переселенцев. На первом этапе существования колоний колонистам требовались лишь материальные, моральные и физические силы. Первые переселенцы должны были иметь твердое желание работать.
Беляев разработал и подал для рассмотрения в палату депутатов парагвайского парламента проект закона о правах и привилегиях русских иммигрантов. Проект предусматривал свободу вероисповедания, создание национальных школ, сохранение казачьих обычаев и традиций, общинного владения землей. Проект вводил полный запрет на продажу спиртных напитков ближе, чем за пять километров от создаваемых станиц. В нем отвергалась дискриминация приезжающих по возрасту, полу, имущественному положению, физическим или умственным способностям. Все прибывающие освобождались на 10 лет от уплаты пошлины на ввоз имущества.
К концу 1934 года в Парагвай было отправлено шесть групп эмигрантов. Движение приобретало массовый характер. Но к этому времени идея создания «Русского Очага» становилась все более эфемерной. Причины крушения «патриотической эмиграции» носили объективный и субъективный характер.
Чакская война обошлась Парагваю очень дорого. Огромные военные расходы подорвали экономику страны. Производство промышленной продукции поддерживалось за счет бесплатного труда боливийских военнопленных. Политическая ситуация в стране была не стабильна. Реальная помощь правительства русской иммиграции была минимальной. Эмигранты жаловались, что не получили обещанного. Иван Беляев был озабочен судьбой своих соотечественников. Каждому прибывшему русскому колонисту выдавался лишь мачете, а топор, молоток приходилось выписывать из Аргентины. Бытовое неустройство приводило к постоянному оттоку иммигрантов в другие страны – Аргентину, Бразилию и Уругвай, как только они осваивали азы языка и утверждались в местных обычаях.
Субъективные факторы нанесли делу «патриотической эмиграции» наибольший вред. Вина легла на эмиграционные верхушки – парижскую и парагвайскую. Идея «патриотической эмиграции», отвергавшая интервенционистские, приспособленческие цели, грозила пошатнуть позиции кругов, которые обеспечили себе авторитет и добились привилегий в белоэмигрантской верхушке. Серьезным ударом по планам «Русского Очага» стал уход из жизни влиятельных фигур, так или иначе поддерживавших начинания Беляева – смерть барона Врангеля (1928г.), Богаевского (1934г.), «таинственное исчезновение» из Парижа (похищение агентами НКВД) генерала Кутепова. Это, как считал Иван Беляев, помогло его недругам в Парагвае, недовольным тем исключительным влиянием, которое он оказывал на жизнь колонии. Генералы Эрн и Бобровский вступили в контакт с «новыми лицами» из эмигрантской верхушки в Париже, с целью «разложить русскую колонию в Парагвае и лишить ее патриотического смысла», представляя дело Беляева как «подрыв тех мощных организаций, которым суждено с помощью Германии разгромить большевистскую Россию».
Иван Тимофеевич Беляев никогда не питал особых иллюзий в отношении помощи с Запада, еще меньше ждал помощи от Германии. В годы Великой Отечественной войны он глубоко переживал за свою Родину и искренне желал победы Красной Армии. Русская колония в Парагвае всегда придерживалась резко антикоммунистических взглядов. Может быть, поэтому начало войны Германии против СССР было воспринято частью бывших царских офицеров с надеждой: появилась возможность вернуться в Россию; потом же, мол, можно будет «разобраться» и с самими немцами. Беляев выступал против этого. О подобных настроениях русских в Асунсьоне сообщал в 1940 г. в Госдепартамент генконсул США в Аргентине Дэвис Моннет. Он получал информацию от священника Алехо Пелипенко, который по поручению униатской церкви обслуживал паству в Аргентине, Уругвае и Парагвае. Украинский националист, Пелипенко вряд ли мог быть объективным, называя «нацистами» генералов Николая Эрна и Ивана Беляева. По большому счету, практически все примеры пронацистской деятельности русской колонии в Парагвае, которые привел автор монографии «Нацизм и фашизм в Парагвае» Альфредо Зиферхельд, связаны с украинскими поселениями, в которых руководящую роль играли полковники Разумовский, Подмогильный, Василий Воробей и Михаил Кислый. Агенты ФБР, следившие за «пятой колонной» в Парагвае, так и не получили каких-либо серьезных сведений о пронацистской деятельности русских и были вынуждены ограничиваться утверждениями о том, что «к национал-социализму они гораздо ближе, чем к либерализму». После второй мировой войны в связи с изменением ситуации на международной арене и потребностями момента американцы в той же самой русской колонии стали искать «коммунистических агитаторов». Сведений же о деятельности советских ОГПУ (НКВД) и военной разведки в Парагвае в этот период не обнаружено, хотя зная о том, какое пристальное внимание они уделяли РОВСу, можно предположить что она имела место.
Стараниями эмигрантской верхушки в Париже дело «патриотической эмиграции» в Парагвай было быстро свернуто. Патриотическая идея была переведена на чисто коммерческую основу, скромные материальные возможности эмигрантов были подорваны. Стали появляться различные альтернативные центры, готовые за определенную плату организовать выезд в Южную Америку. Пользуясь тем, что генерал находился вдали от Парижа, «люди со стороны» втирались в доверие к Беляеву и разрушали дело. Одним из примеров растаскивания «иммиграционного проекта» генерала Беляева по «частным лавочкам» может служить случай с организацией эмиграции в Парагвай русских староверов и казаков из Прибалтики.
В марте 1934 года Беляев получил письмо от президента общества «Русская эмиграция в Африку» Федорова с просьбой оказать содействие выезду в Парагвай 1000 семей русских староверов и казаков, осевших в Литве. Сначала они намеревались выехать в Марокко, но, прочитав в журнале «Казак» манифест Беляева, призывающий к отъезду в Парагвай, решили попытать счастье на южноамериканской земле. Беляев одобрил эту идею. Он признал Федорова своим личным представителем в Парагвае и уведомил о том, что обратился в МИД с просьбой назначить его почетным консулом. Получив звание почетного консула Парагвая, Федоров заявил о «независимом характере своей эмиграционной организации», и предложил Беляеву принять в ней участие при условии полного разрыва с Колонизационным центром. На это Беляев пойти не мог. Он пытался дезавуировать Федорова как своего личного агента в Прибалтике. Но это уже не могло помешать Федорову проводить самостоятельную эмиграционную политику.
Распад колонии «Надежда» не привел к краху личных судеб колонистов благодаря заботам Беляева. Всем вернувшимся в Асунсьон генерал выхлопотал квартиры, необходимые документы и помог устроиться на службу. Это были небольшие должности, но при дешевизне парагвайской жизни прожить на это жалование было можно. Многие пошли в армию и с годами дослужились до высоких чинов.
Так нашла свой конец, не воплотившись в жизнь, идея «патриотической эмиграции». Возможно, удели Беляев больше внимания «субъективному фактору», парагвайская колония сумела бы выжить. В записках Беляева есть строки, дышащие безнадежностью, но есть и другие, не допускавшие отчаяния, отказа от борьбы: «Памятником … остались тысячи русских интеллигентов, честью устроившихся в Парагвае или расселившихся по Аргентине, Уругваю, Бразилии, и двадцать тысяч крестьян, нашедших здесь спасение … не считая тысяч других, застрявших в иных краях. Поля, дома, хутора, скот – их тяжелый труд не пропал даром. И от этих людей я не слышал иного, кроме искреннего привета и благодарности».
Велик вклад русских и в культурную жизнь страны. При участии российских архитекторов был построен Асунсьон – столица Парагвая. Дочь генерала Эрна, Тала, стала основательницей первой в стране балетной школы. И еврейская колония в Парагвае была создана в основном иммигрантами из России. Эта община дала Парагваю таких крупных художников, как Ольга Блиндер, Бернардо Краснянский и Бернардо Измахович, который проявил себя также в архитектуре. Альфредо Зиферхельд, историк и публицист, опубликовавший более десяти книг по новейшей истории страны. Наши соотечественники всегда по-российски щедро делились знаниями и опытом с гражданами Парагвая, оставляя в их жизни благотворный след.
Прощание с «Белым Отцом»
Крушение планов создания «Русского Очага» не повергло Беляева в отчаяние. Оставалось пристрастие, которое манило и звало к действию с юношеских пор – изучать и защищать, спасая от тотального истребления во многом еще загадочных для белого человека «бронзовокожих детей пустыни».
В ходе экспедиций Беляев фактически открыл для внешнего мира племена, обитавшие в Чако Бореаль, изучил их языки, обычаи, религию, нравы. Научная работа, которая началась еще в 20-е годы, не прекращалась ни во время войны, ни во время забот, связанных с русской эмиграцией. С мая 1936 года Беляев перешел на должность консультанта министерства обороны Парагвая без обязанности выполнять какие-то функции. В ноябре 1936 года в министерстве сельского хозяйства встал вопрос о создании Национального патроната по делам индейцев, кандидатура на пост директора не вызывала сомнений. Беляев – ученый, автор многочисленных статей и памфлетов в защиту индейцев – получил возможность действовать от имени правительства. Его цель – добиться от властей «человеческого» отношения к индейцам. Взгляды Беляева были изложены в «Декларации прав индейцев».
Изучив жизнь коренных обитателей Чако, Беляев считал необходимым закрепить за ними в законодательном порядке землю их предков. Беляев считал, что индейцы от природы «свободны как ветер», не делают ничего по принуждению и должны сами быть двигателем собственного прогресса. В этих целях он предлагал предоставить индейцам полную автономию и одновременно с ликвидацией неграмотности постепенно внедрять в сознание их обитателей основы культурной жизни, демократических ценностей, права и т.д. При этом русский ученый предостерегал от искушения разрушать складывавшийся веками образ жизни индейцев – их культуру, быт, язык, религию, поскольку это, учитывая свойственный индейцам консерватизм и уважение к памяти предков, лишь оттолкнуло бы их от «культуры белого человека».
«Декларация» требовала от белых элементарной справедливости: возвращение части ранее отторгнутых земель, распространения на индейцев тех прав, которые до сих пор принадлежали только белым – свобода передвижения, неприкосновенности жилища, предпринимательской деятельности. Единственной привилегией индейцев было право на круглогодичную охоту и рыбную ловлю на заселенных ими территориях, и то лишь до тех пор, «пока правительство не изыщет фонды для организации независимых индейских колоний» в качестве «временной компенсации за земли, отошедшие к белым переселенцам».
Беляев не останавливался. Наконец-то было найдено практическое применение поэтическому и драматическому дару, долгое время остававшимися не востребованными. В апреле 1938 года в национальном парке Асунсьона с шумным успехом прошло театрализованное представление «Индейская фантазия». Автором либретто был Беляев, режиссером – артист Роберто Холден Хара, дирижировал оркестром известный парагвайский композитор Хосе Асунсьон Флорес, широко использовавших в своем творчестве национальный фольклор индейцев. Артисты (70 индейцев племени макка) изображали один из героических эпизодов Чакской войны – гибель индейского вождя Чикинокока при защите парагвайского форта Карлос Антонио Лопес. Сорок индейцев и Беляев, как руководитель труппы, получили приглашение на гастроли в Буэнос-Айрес. Эти гастроли, длившиеся целых три месяца, принесли хорошие результаты: парагвайцы вернулись на родину с круглой суммой и желанием выкупить у правительства участок земли для организации индейской школы. Аргентинцы, под впечатлением увиденного, начали борьбу за равноправие индейцев в своей стране. Возможность открытия образцовой школы для индейцев дали средства, вырученные за постановку феерического спектакля «Прибытие Колумба». В постановке принимали участие солдаты и матросы парагвайской армии и флота.
Спешное укрепление основ межамериканского сотрудничества, предпринятое США накануне второй мировой войны, способствовало созданию внутри панамериканской системы органов, в ведение которых находились специфические проблемы латиноамериканских государств.
Одним из них стал созданный в 1940 году Межамериканский индеанистский институт, целью которого провозглашалось изучение положения индейского населения Америки, улучшение жизненных условий индейцев, содействие включению их в современное сообщество.
Парагвайские энтузиасты борьбы за равноправие индейцев решили воспользоваться панамериканской инициативой. В 1940 году на торжественном заседании, состоявшемся в здании парагвайского Красного Креста, в присутствии представителей общественности и культуры было принято решение о создании научно-общественной Ассоциации индеанистских исследований Парагвая (АИИП). В состав Директората вошли президент АИИП, известный парагвайский врач и ученый Андрес Барберо, казначей – полковник Эухению Мартинес, инженер Николай Эрмакофф и директор будущей колонии-школы – генерал Иван (Хуан) Беляев.
Ассоциация преследовала научные и практические цели: научные предполагали создание музея, исследовательского института и выпуск специализированного журнала, практические ставили задачей добиться от правительства выделения земельных участков для передачи в частную собственность индейцам, чтобы помочь им перейти к оседлому образу жизни. Подчеркивалась необходимость распространения на индейцев всех прав и обязанностей члена современного общества, повышению санитарно-гигиенических условий жизни в индейских общинах, сотрудничеству с другими организациями, в том числе и международными, в деле улучшения положения индейцев.
Собранные за счет общественных пожертвований, личных взносов учредителей, от издания специализированного журнала (журнал «Анналы Ассоциации Индеанистских Исследований Парагвая» начал выходить с 1945 года, редактор – Хуан Беляефф) средства должны были поступать индейцам, которые имели право самостоятельно распределять их между собой согласно своим нуждам.
Усилия Беляева не пропали даром. 25 января 1941 года декретом президента Республики в распоряжение Ассоциации были переданы земли на берегу реки Парагвай для обустройства первой индейской колонии-школы, получившей название «Бартоломео де Лас Касас» – по имени испанского священника, выступавшего в защиту прав индейцев в XVI веке. Другой декрет закрепил за оседлыми индейцами (макка, тобас и т.д.), имеющими хижины в Чако, земельную собственность. Так же была утверждена должность специального наблюдателя за соблюдением конституционных прав индейского населения страны. Беляев был восстановлен в должности директора Национального патроната и ему был присвоен титул Генерального администратора индейских колоний в Парагвае.
Первые 239 индейцев племени макка поселились на острове, недалеко от Асунсьона. Вещи, необходимые для первоначального обустройства (топоры, пилы, лопаты, каноэ, лошади, скот и т.д.) были приобретены за деньги, полученные от выступлений индейского театра, за счет пожертвований членов Ассоциации и просто сочувствующих Беляеву. На эти деньги была построена школа, обычная хижина без окон, с крышей из тростника, куда приходили учиться грамоте у Беляева и его помощницы – доктора Брониславы Сушник – дети индейцев-колонистов и те, кто впервые отважился увидеть мир за пределами сельвы.
Пожилые индейцы занимались сельским хозяйством. Они выращивали батат, маниоку, маис, сорго, сахарный тростник, арбузы, дыни. Мужчины, в основном, охотились. Скоро многие асунсьонские модницы стали щеголять в страусовых перьях, добытых индейцами и выделанных их женами. Огромной популярностью пользовались сувениры из кожи, пончо и ковры, украшенные традиционными индейскими орнаментами. Крепкие спиртные напитки были запрещены. Индейцы употребляли лишь «лоха» – местный «витаминизированный» напиток наподобие пива с малым содержанием алкоголя. За санитарным состоянием колонии, и ее жителей регулярно наблюдали медики, члены Ассоциации.
Беляев преподавал свои «детям» основы общественной жизни, истории, географии и личной гигиены на различных индейских языках и диалектах, а знал он их более десяти, и одновременно обучал индейцев самым главным молитвам. Беляев отмечал сходство верований индейцев Чако с христианской религией. Макка верили в Святую Троицу, в бессмертие души и Рай (под другими названиями).
«Белый вождь» вскоре стал достопримечательностью парагвайской столицы. Иностранцы не покидали Асунсьон не познакомившись с Беляевым. Это был симпатичный старик среднего роста, с классической бородкой русского солдата и глазами, излучавшими огромный интеллект и доброту. Последние годы жизни парагвайского Миклухо-Маклая были целиком посвящены индейцам. Беляев совершал постоянные поездки на остров, в школу-хижину. До самой смерти он остался верен своему девизу: «защищать обиженных до последнего вздоха». Дом Беляева поражал крайней бедностью быта. Он жил в хижине, которая не имела даже потолка. Его дом был наполнен индейцами, их детьми. Часть эмигрантов, к сожалению, относилась к нему, как к сошедшему с ума старику, позорящему своими отношениями с индейцами русскую нацию.
Что касается открытости дома Беляева, то об этом написал М.Д. Каратаев: «Довольно многочисленные группы чимакоков 2-3 раза в год приходили в столицу и располагались в генеральском дворе. Являлись они из Чако в настолько «декольтированном» виде, что полиция их в город не впускала, и темной ночью они тайком пробирались к генералу в сад, который был окружен высоким забором. Троих или четверых он снабжал своими старыми штанами или пижамами, таким образом, они получали возможность выйти на улицу …».
После смерти Беляева в 1957 году индейцы трогательно заботились о его верной спутнице жизни – Александре Александровне, уже безнадежно больной.
Каратаев пишет: «Воистину невообразимой может оказаться человеческая судьба. О русском генерале Беляеве, как таковом, через два-три десятка лет исчезнет всякая память. Но как индейский касик – друг и благодетель этого народа – он не будет забыт, пока на земле останется хоть один чимакок. Рассказы о нем, обращаясь в легенды, будут передаваться из поколения в поколение, и, может быть, настанет такой день, когда в Чако ему воздвигнут памятник, как индейскому национальному герою».
Хоронили Беляева с высокими почестями – как генерала, Почетного Гражданина Парагвая, Почетного Генерального администратора индейских колоний… В некрологе говорилось об «апостоле борьбы за права индейцев», «русском по рождению и парагвайце сердцем», который стал «знаменем культурного освоения Чако».
Отпевание состоялось в русской православной церкви города Асунсьон в присутствии большинства членов русской колонии, представителей вооруженных сил, общества отставных ветеранов Чакской войны. Во дворе и вокруг церкви стояли сотни индейцев, пришедших проститься с «Белым Отцом».
Когда гроб с телом Беляева из церкви перевозили в здание Общества отставных ветеранов, вождь чимакоков сидел на козлах рядом с кучером, а все его племена в скорбном молчании шествовали за колесницей. Индейцы и отставные ветераны сменяли друг друга у гроба, в то время, как собравшиеся во дворе и не присевшие ни на минуту краснокожие пели «Отче Наш» на своем языке, так, как научил их Беляев.
Индейцы хоронили не просто хорошо относившегося к ним белого. Он стал для них своим. В клане Тигров чимакоки провозгласили его касиком. Каратаев, узнав об этом, писал: «Маленький, щуплый и благодушный Беляев был похож на тигра как гвоздь на панихиду. Дома жена ласково называла его Заинькой, и это подходило к нему гораздо больше». Отнюдь не внешний вид Беляева послужил отправной точкой для причисления его к клану Тигров, а что-то иное, что поняли только индейцы, гораздо лучше разбиравшиеся в таких тонкостях.
Индейцы несли почетный караул два дня, а когда гроб с телом Беляева на военном корабле был вывезен на остров посреди реки Парагвай, избранный им местом последнего упокоения, когда отгремел военный салют и отзвучали надгробные речи, индейцы отстранили белых. В хижине, где их вождь учил детей, они долго пели над ним свои надгробные песни. После похорон сплели над могилой шалаш, посадили вокруг кусты роз. На простом четырехугольнике земли, без холма, выложили простую надпись: «Здесь лежит Беляев».
Статистика Всего: За месяц: 0 За неделю: 0 Вчера: 0 Сегодня: 0 Из них Администраторов: Модераторов: V.I.P: Забаненых: Обычных юзеров: Из них Парней: Девушек:
Статистика 
Администраторов: 
Модераторов: 
Забаненых: