Иван Тимофеевич Беляев оставил яркий след в истории Западного полушария, как русский первопроходец, географ, этнограф, антрополог, лингвист, впервые описавший культуру и быт индейцев Чако Бореаль (Чако на языке индейцев гуарани – охотное поле, Бореаль – северное. Это название используется для выделения парагвайской части Чако в обширной области Гран Чако, куда входят также территории Аргентины и Боливии).
Как лингвист он составил словари испанский-макка и испанский-чамакоко, доклад о языке племени макка, где Беляев выделяет сенскитские корни обоих индейских языков и прослеживает восхождение к общей индоевропейской основе. Ему принадлежит теория об азиатской прародине коренных жителей Американского континента, которая была подкреплена записями фольклора индейцев макка и чамакоко, собранными исследователем во время путешествий в Чако.
Ряд трудов Беляев посвятил религии индейцев Чако. В них он поставил вопрос о схожести верований индейцев с ветхозаветными сюжетами, о глубине из религиозного чувства и в этой связи об универсальном характере основ христианской морали. Беляев разработал новаторский подход к вопросу о приобщении индейцев к современной цивилизации. Он принципиально выступал против любого насилия или навязывания индейцам европейской культуры сверху. Беляев своей практической деятельностью на посту директора колонии-школы «Бартоломе де Лас Касас» отстаивал принцип взаимообогащения культур Старого и Нового Света задолго до того, как эта концепция получила широкое признание в Латинской Америке.
Его деятельность включала в себя обустройство русской колонии в Парагвае, развитие географической и этнографической наук, борьбу за защиту прав и свободы индейцев, исследование ранее не доступных территорий Чако Бореаль. Генерал Иван Тимофеевич Беляев и другие русские добровольцы отстояли независимость Парагвая в Чакской войне и сорвали планы нацистской Германии упрочить свое влияние в центре южноамериканского континента.
В это время в парагвайской армии служило около трех тысяч русских офицеров и солдат, в т.ч. двое (Беляев и Эрн) в генеральских чинах, 8 были полковниками, 4 подполковниками, 13 майорами и 23 капитанами. Беляев был генерал-инспектором паргвайской артиллерии, начальником (с 1933 года) Генерального штаба парагвайской армии. Будущий президент Стресснер служил тогда под их началом и навсегда вынес убеждение, что русские офицеры – люди чести.
В парагвайской столице Асунсьоне и других городах страны улицы и проспекты носят имена русских воинов: Команданте Беляев, Команданте Саласкин, Команданте Канонников, Офисьеро Серебряков. На карте Асунсьона значится улица России. А на западе страны есть город Фортин-Серебряков. Там же стоит памятник русскому генералу Беляеву – главному военному советнику парагвайской армии.
Неизвестным осталось идейное наследие Беляева, видевшего в сохранении и приумножении гуманитарной культуры русского народа залог его исторического прогресса. Он был инициатором создания в Парагвае колонии русских беженцев – «Русского Очага», «духовного пристанища для сотен тысяч изгнанников с родной Земли, где обычаи, религия и вековая культура их Родины могла бы сохраниться «как в ковчеге» до «лучших времен».
Детство и юношество
Иван Тимофеевич Беляев родился 19 апреля 1875 года в Санкт-Петербурге, в казармах Лейб-гвардии Измайловского полка. Отец – Тимофей Михайлович, служил во 2-й Лейб-гвардейской артиллерийской бригаде.
Прадед будущего генерала по материнской линии – Леонтий Федорович Трефурт, дипломат екатерининской школы, был адъютантом Суворова и принимал участие в знаменитом Итальянском походе. Другой прадед по материнской линии – А. И. Эллиот, потомок старинного шотландского рода, приехал в Россию по приглашению Екатерины II для воссоздания российского флота, и отличился в сражениях при Чесме и Наварине.
Позднее Беляевы породнятся с А. Л. Блоком. Отец поэта был женат вторым браком на сестре Ивана Тимофеевича. Брак оказался неудачным вследствие неуживчивого характера Блока. Семья распалась и молодая мать с дочкой Ангелиной – сводной сестрой поэта, переехала жить к старшему брату будущего поэта – Михаилу. После смерти отца поэта в 1913 году все наследство перешло к его сыну от Бекетовой – Александру Блоку.
Блок, не будучи знаком со второй женой своего отца, с «редким великодушием», – по словам Ивана Беляева, – передал ей часть наследства – около 75 тысяч рублей – и вскоре представился ей сам со своей супругой, дочерью профессора Менделеева. С тех пор семейство Блок стало часто появляться в доме Беляевых.
С раннего детства Иван Беляев был во многом предоставлен самому себе. Мать умерла через пять дней после его рождения, и отец вскоре женился вторично. Мачеха не сумела найти общий язык с детьми (пятью братьями и сестрами). Родителей Ивану заменили книги. Проводя долгие часы в родовой библиотеке усадьбы предков, мальчик зачитывался романами Майн-Рида и Фенимора Купера, подолгу рассматривал географические карты и атласы.
В эти годы произошло первое знакомство с Парагваем. Оно состоялось на чердаке усадьбы, где в архивах прадеда – суворовского адъютанта, он нашел старинную, XVII века, карту столицы Парагвая – Асунсьона. Парагвай поразил юное воображение. Мальчика поразила смелость и мужество народа, который до последней капли крови сражался с захватчиками, Аргентиной и Бразилией в 1864-1870 годах, трагичность судьбы, на десятилетия задержавшая развитие страны.
В кадетском корпусе у Ивана Беляева почти не оставалось свободного времени. Оно было поделено между военными дисциплинами и страстью, захватившей его всерьез. Он выкраивал время для занятий с дальним родственником – академиком Сергеем Федоровичем Ольденбургом по географии и антропологии, штудировал книги об индейцах, выписанные из университетской и академической библиотек, изучал испанский. Это был сознательный шаг, сделав который человек обретает возможность сам влиять на свою судьбу.
Беляев был принят в Императорское Географическое общество по рекомендации профессоров Богуславского и Мушкетова. Лекции Семенова-Тяньшаньского, пример Миклухо-Маклая вдохновляли и звали к открытиям. По окончании военного училища сказались перенапряжение в годы учебы, помноженные на тяготы службы и невероятную тягу к самообразованию. Стали беспокоить боли в сердце, и Беляев получил отпуск на Кавказ для поправки здоровья. Но научный интерес не оставлял его в покое. На Кавказе была написана им брошюра «На земле хевсуров». Она стала его первым научным трудом.
В 1906 году Беляев вернулся в Петербург. Два события внесли хаос в его жизнь: неожиданная кончина молодой жены и поражение России в войне с Японией. В минуту отчаяния родилась мысль об эмиграции – в Парагвай, военным инструктором. Но осознание долга – личного участия в срочной реформе военного дела удержала его на Родине.
В 1913 году появляется составленный им Устав горной артиллерии, горных батарей и горно-артиллерийских групп, ставший серьезным вкладом в развитие военного дела в России. Последовавшая вскоре вторая женитьба на Александре Александровне Захаровой вернула надежду на семейное счастье, но поставили крест на военной карьере в полку. Купеческое происхождение жены вынудило Беляева покинуть гвардию, где строго блюлись каноны «чистоты дворянской крови».
Накануне первой мировой войны Беляев поступает на службу в I Кавказский стрелково-артиллерийский дивизион. Война полностью приковала его мысли и чувства к России.
Война и революция
Иван Тимофеевич был классическим монархистом. Он был уверен в особом характере государственных институтов России, и ее особой исторической миссии, которая не предполагала принятие ценностей демократического Запада. События русско-японской войны лишь утвердили Беляева в этом мнении. Беляев возмущался «провокационным» и «антирусским в своей основе» поведением Европы и США в ходе войны. Он писал об их стремлении «подрубить корни самого существования Державы, вечно стоявшей на страже мира и справедливости». Беляев считал, что поддержка Западом Японии в войне с Россией навсегда нарушила европейское соотношение сил и исключила возможность взаимного доверия, связав невидимой нитью судьбу Порт-Артура с судьбой Пирл-Харбора, Хиросимы и Нагасаки.
Как и многие другие, Беляев считал большой ошибкой командования сознательное принесение в жертву элитных и кадровых частей армии. Командиры менялись каждые 2-3 года. Молодые офицеры после первого лагеря убывали в академии.
«В копыте лошади, – писал Беляев, – есть белая линия, от которой начинает расти рог. Можете срезать копыто, загонять в него гвозди, но если коснетесь белой линии, то оно пропало. Старые офицеры, для которых их полк стал родной семьей, а честь знамени – дороже жизни, которые и были «белой линией», без которой боевая дружина превращается в шайку авантюристов, в результате войны были убиты и ранены.
В 1915 году Беляев разрабатывает и безуспешно подает «наверх» идею создания в глубоком тылу особых запасных батальонов от каждого действующего полка, где уцелевшие кадровые офицеры и солдаты могли бы воспитывать в молодежи «дух старой армии».
Судьба Ивана Тимофеевича Беляева на фронтах первой мировой войны не отличалась особенным своеобразием, если сравнивать ее с судьбой большинства кадровых офицеров старой русской армии, верных присяге и не сомневающихся в справедливом характере войны со стороны России. В боях на Карпатах в 1915 году Беляев был представлен к Георгию «за спасение батареи и личное руководство атакой». В 1916 году, командуя дивизионом тяжелых гаубиц, участвовал в знаменитом «Брусиловском прорыве».
В 1917 году Беляев, произведенный в генерал-майоры, остро переживал моральное разложение армии, стоявшей, по его мнению, уже на пороге победы, но «погубившей ее митингами и анархией». Отношение Беляева к временному правительству было негативным. Приказ №1 Петроградского Совета, составленный и опубликованный в феврале-марте 1917 года (отмена прав начальника, избирательный порядок в армии, отмена отдания чести, контроль солдатских масс над офицерами и т.д.), рассматривался им однозначно как гибельный для армии и России.
В марте 1917 года на псковском вокзале в ответ на требование унтера с взводом солдат снять погоны Беляев ответил: «Дорогой мой! Я не только погоны и лампасы, я и штаны поснимаю, если вы повернете со мною на врага. А на «внутреннего врага», против своих не ходил и не пойду, так вы уж меня увольте!».
Многие офицеры покидали ряды белого движения, устав от того, что Роман Гуль – автор романа «Ледяной поход» – назвал «всероссийской колошматиной и человекоубойной». Так начался крестный путь русского генерала, пролегавший через Дон, Кавказ и Крым, Новороссийск и Константинополь.
В мае 1918 года Беляев оказался на Дону. Он был все еще увлечен идеей белого движения. Ему нравился порядок, наведенный в русской армии. Генерал Романовский предложил ему должность начальника артиллерии. Командующий Деникин (Корнилов к тому времени был уже убит) поддержал его. Врангель отзывался о Беляеве как о человеке «прекрасной души», «храбром и добросовестном офицере», хотя и отмечал, что Беляев не всегда разделял и поддерживал взгляды своего начальства.
Деникина Беляев некоторое время исполнял обязанности заведующего снабжением армии. Однако вскоре он был отозван с этого поста самим командующим, из-за того, что выступал против реквизиции продовольствия у крестьян. Беляев предлагал создание специальных охранных рот, которые препятствовали бы грабежам.
Все чаще и чаще задумывался Беляев, что избранные белыми средства не приближают, а отдаляют поставленную цель – освобождение России, как падает моральный дух, мельчают люди, соблазненные дурным примером начальства. Нет ничего удивительно в том, что самостоятельно мыслящий офицер, не умеющий ладить с начальством, долго не удерживался на высоких должностях. Некоторое время Беляев командовал конно-горным дивизионом при 1-й конной дивизии Добровольческой армии, участвовал с ней во многих боевых операциях.
В ноябре 1919 года командующим Добровольческой армией назначается генерал Кутепов. При нем Беляев получает должность инспектора артиллерии армии и полную свободу действий в управлении всем ее артиллерийским хозяйством. Летом 1919 года Добровольческая армия овладела Харьковом, и командующий приказал Беляеву наладить работу по выпуску оружия для фронта на остановившимся с начала войны харьковском паровозостроительном заводе.
Бронепоезда не раз спасали положение белых на Южном фронте, действую против красных. Однако пик успеха, пришедший на лето-осень 1919 года, оказался прелюдией грядущей катастрофы. Беляев прекрасно понимал вред репрессивной политики в отношении собственного народа, и добился от Кутепова принятия срочных мер по укреплению дисциплины в армии, предусматривающей введение смертной казни без различия чинов за убийства и грабежи мирного населения. Однако принятие этих мер носило запоздалый характер.
В ноябре девятнадцатого года артиллерия Беляева прикрывала отход из Харькова корпусов Май-Маевского. Что было с ним во время долгого отката с частями белой армии к югу. Дальше за Новороссийском началась совсем другая жизнь – жизнь эмигранта.
В Америке
Беляев попал в Буэнос-Айрес в начале 1923 года. К тому времени славяне составляли третье по численности (после итальянцев и испанцев) национальное меньшинство – примерно 120 тысяч человек. Первые русские в эту страну начали прибывать в 1876 году после принятия Национальным конгрессом закона, поощрявшего иммиграцию в Аргентину. Сначала это были представители национальных окраин России – евреи, поляки, немцы.
Основная масса переселенцев – русские крестьяне центральных губерний – хлынула в период 1905-1913 гг. в связи с неурожаем на родине. Иммигранты получали землю в собственность, работу, органично вливались во все более разраставшуюся русскую колонию.
В начале XX века Аргентина стала второй после США страной, куда направлялся основной поток эмигрантов из России. Она влекла к себе прекрасным климатом, плодородными землями, благоприятной социальной средой, как губка впитывавшей в себя культуру, традиции и религии других народов. В этом прекрасном климате абсолютной терпимости русская колония к 20-м годам стала представлять собой довольно замкнутый мир, живущий собственными интересами, читающих собственные газеты, отдыхающий в собственных клубах, молящийся собственному Богу.
Первый православный храм в Аргентине был открыт в Буэнос-Айресе 14 июня 1888 года. Настоятелем нового храма, построенного в 1889 году, привлекавшего к себе внимание аргентинцев и вызывающего восторг иностранцев своей архитектурой и внутренним убранством, стал протоиерей отец Константин (Константин Олегович Изразцов) – фигура в высшей степени примечательная. Отношение к деятельности Изразцова было не однозначное. Никто не отрицал его вклад в развитие православия на южноамериканской земле, его заботу и попечительство о тех, кто осел и не думал возвращаться назад. И все в нем отмечали «полное отсутствие малейших проблесков человечности».
Характерен следующий эпизод. Когда к Изразцову пришло сообщение, что в Варне 2 тысячи казаков сели на пароход, чтобы следовать в Аргентину, он нанес визит министру иностранных дел Альвеару и сумел добиться отмены уже предоставленной визы на въезд. Пароход был отправлен из Варны в Одессу, где всех пассажиров расстреляли. Отец Константин радовался: «Это все были большевики. Они несли заразу».
Жизнь Беляева в Буэнос-Айресе сложилась бы очень тяжело, если бы не неожиданный визит и покровительство баронессы Жессе де Лева, покойный муж которой был в свое время хорошим знакомым отца Ивана Тимофеевича. Беляеву удалось с ее помощью найти работу. Он стал преподавателем немецкого и французского языков в одном из колледжей. Беляев, не теряя времени, совершенствовался в испанском языке, изучение которого начал в юности. Через некоторое время на страницах газеты «Эль Либераль» появилось несколько рассказов о русской революции, впервые подписанные «Хуан Белайефф».
Беляев не оставлял идею создания новой русской колонии на южноамериканской земле. Однако все контакты и разговоры в русской колонии в Буэнос-Айресе заканчивались желанием в любой форме отделаться от надоедливого генерала и его идей, которые грозили пошатнуть материальное положение старожилов. В лице генерала Бобровского верхушка аргентинской колонии нашла союзника. Бывшему генерал-лейтенанту инженерных войск и выпускнику Пажеского Его Императорского Величества корпуса С.Н. Бобровскому предстояло на парагвайской земле, играть роль главного противника идеи «патриотической иммиграции».
В Аргентине именем Бобровского прикрывались те, кто стремился дискредитировать Беляева, подвергнуть сомнению не только его авторитет, но и генеральский чин. Не видя никаких перспектив для русских в Аргентине, Иван Тимофеевич обратил свой взор к загадочной и желанной стране детства – к Парагваю. Возможно, что организация колонии русских эмигрантов в Парагвае была для Беляева самоцелью, стремлением, во что бы то ни стало, реализовать туманный идеал.
Так или иначе, эта идея находилась в неразрывной связи с реальностью. 1924 год – год признания Западом Советской России, стал «черным годом» для десятков тысяч русских эмигрантов в Европе. Начались гонения эмигрантов в Болгарии и Югославии. Тысячи русских семей лишились работы в Турции, так как правительство проводило политику сближения с Советской Россией. Ухудшилось положение русских эмигрантов во Франции, Германии, Бельгии, Люксембурге.
В условиях ухудшения экономической ситуации наиболее социально незащищенными были русские. Их, в первую очередь, коснулась безработица. В амнистию, которую провозглашало правительство Сталина никто не верил. При первой же представившейся возможности Беляев посетил парагвайское представительство в Буэнос-Айресе. В Парагвае происходила очередная революция, поэтому Беляев был принят сухо. Одиннадцать месяцев спустя ситуация изменилась. В осуществлении планов Беляеву помог бывший президент Парагвая доктор Мануэль Гондра и военный агент полковник Санчас.
Парагвайцы охотно приняли генерала и приветствовали его желание дать русским возможность обустроиться в Парагвае, предупредив, что страна обнищала. И вот в марте 1924 года Иван Тимофеевич сел на пароход «Берна», идущий вверх по реке Парана до столицы Парагвая города Асунсьон. Там он начинает хлопоты по организации русских колоний на парагвайской земле. Беляев приводил аргументы в пользу своей затеи, говоря об огромных неиспользованных землях в Чако, способных прокормить тысячи новых поселенцев и помочь, воплотить в жизнь идею «патриотической эмиграции».
С самых первых шагов по парагвайской земле Беляева не покидало ощущение, что он ходит по родной земле. Его поразило сходство вокзала в Асунсьоне с Царскосельским вокзалом, и сам Асунсьон напоминал Владикавказ. В столице страны было всего пять автомобилей и одна мощеная улица, существовали трамваи и электрическое освещение, несколько хороших магазинов. Жизнь была дешева и спокойна.
Через белградскую газету «Новое время» Иван Тимофеевич направил призыв ко всем, кто мечтает жить в стране, где он сможет считаться русским, приехать в Парагвай и создать там национальный очаг, чтобы сохранить детей от гибели и растления. 29 июня 1924 года военный министр генерал Скенони передал Беляеву устное согласие Президента Республики доктора Э. Айялы на создание в Парагвае русского «культурного ядра». Ему было поручено организовать приезд в страну 12 специалистов – инженеров, путейцев, конструкторов, геодезистов и т.д. официально для содействия восстановлению экономики Парагвая.
Каждому специалисту гарантировалось жалование депутата парламента страны (от 2500 до 5000 песо в месяц). Было отмечено, что первая группа станет базой для последующей иммиграции. Беляев взял на себя ответственность за то, чтобы приглашенные специалисты имели соответствующую квалификацию и диплом, а так же гарантировал неучастие каждого из них в составе Красной Армии.
На призыв Ивана Тимофеевича скоро откликнулись инженеры Шмагайлов и Пятицкий, путеец Абраменко, конструктор Маковецкий, геодезист Аверьянов, инженеры Серебряков, Снарский, Яковлев и Воробьев. Из разговоров с министром Беляеву стало ясно, что прежде чем приступить к созданию «Русского Очага» в Парагвае, русским придется защищать страну от агрессии…
Экспедиции Чако Бореаль Территориальный спор между Боливией и Парагваем из-за обширной неисследованной области Чако Бореаль уходил истоками к временам конкистадоров. В основе этого спора лежало почти полное отсутствие знаний о местности в 300 тысяч кв. км между реками Парагвай и Пилькомайо, лишенной каких-либо более или менее значительных географических объектов, что крайне затрудняло процесс определения границ. История открытия Чако Бореаль достаточно запутана и туманна. Согласно одним старинным испанским источникам, конкистадор Хуан де Айолас, основав в 1536 году город Асунсьон у слияния рек Парагвай и Пилькомайо, отправился далее вверх по реке Парагвай для исследования новых земель. Эти же источники утверждали, что его спутником в путешествии был другой испанец – Доминго Мартинес де Ирала. Проплыв по реке до неизвестных мест, Хуан де Айолас пошел далее сухим путем на запад и первым вступил на землю Чако. Он сумел, перенося огромные трудности и лишения, пересечь эту обширную территорию и дойти до отрогов Центрального массива Анд. Возвращаясь в Асунсьон, Айолас погиб в схватке с воинственными индейскими племенами. Согласно другой версии, распространявшейся Мартинесом де Ирала, он не участвовал в экспедиции Айоласа, а предпринял в 1537 году самостоятельный поход в Чако, и его путь пролегал вверх по Пилькомайо. По этой версии Мартинеса де Ирала считает себя не только основателем Асунсьона, но и первопроходцем Чако Бореаль. В XIX веке парагвайская часть Чако оставалась мало исследованной. Это во многом объяснялось тем, что до 50-х годов XIX века Республика Парагвай была закрыта для иностранцев. Исследователей отпугивали слухи о свирепых племенах, обитавших в Чако Бореаль, и они ограничивались изучением районов, прилегающих к берегам рек. Трагическая судьба, постигшая в 80-90-е годы француза Жюля Крево, американца Джона Пойджа, аргентинца Рамона Листа и некоторых других, пытавшихся исследовать этот край, создала о нем дурную славу. Единственным местом проживания белых на этой территории была колония канадских меннонитов (религиозная секта, переселившаяся в Парагвай в конце XIX-начале XX века). В 1879 году Парагвай, опустошенный в результате войны против «Тройственнго союза» (1864-1879 гг.), предпринял попытку разграничения территории в Чако Бореаль с Боливией, которая была ослаблена войнами. Но поскольку отсутствовали картографические данные о местности, переговоры между двумя странами, длившиеся с перерывами 34 года, окончились в 1913 году ничем – разграничить спорную территорию так и не удалось. Ситуация усугубилась тем, что на территории, прилегающей вплотную к Чако Бореаль была найдена нефть. Именно с этого момента началось активное соперничество двух стран за эту территорию. Боливийские разведывательные отряды, основывая свои посты вдоль реки Пилькомайо, проникали вглубь центрального массива Чако Бореаль, вынуждая парагвайцев предпринимать аналогичные шаги. 24 октября 1924 года военный министр Парагвая Луис Риарт вызвал к себе Беляева и дал ему четкие инструкции. Они приказал разведать окрестности Байя Негра и найти наиболее удобные места для расположения гарнизонов. Также ему предписывалось провести глубокую разведку этого района с целью определения мест для расположения будущих долговременных оборонительных сооружений, наблюдательных пунктов, коммуникаций и т.д. Необходимо было подготовить генеральную карту района с отмеченными местами для расположения оборонительных сооружений. По возвращении – представить детальный доклад в Министерство обороны с указанием количества и качества работ, необходимых для реализации предложенных проектов. Понимая всю важность, поставленного перед ним задания и принимая его, Беляев не мог предположить всей его сложности. Охваченный с ранней юности страстью к изучению индейских культур, только-только попав в Парагвай, он стремительно бросился в сельву к индейцам. Беляев хотел найти оптимальное решение проблемы, не причиняя значительного вреда проживающим в Чако племенам. Генерал хотел сочетать военные аспекты экспедиции с научно-гуманитарными – изучать и оказывать посильную помощь индейцам Чако. Беляев предполагал, что выполнить это задание можно только вступив в непосредственный контакт с индейцами. Это не мог не понимать и Риарт и поэтому он дополнительно проинструктировал Беляева. «Во исполнение данных директив необходимо: - регистрировать все племена и поселения в восточной части Чако, описывая точки расположения, количество, материальное и моральное состояние, отношения к касикам (вождям), список которых приложить. - передать под ответственность всех касиков племен необходимые орудия труда и материалы для жизнедеятельности. - пригласить с собой в столицу страны представителей от каждого племени, с которым удастся вступить в контакт. - принять меры для вакцинации индейцев с целью предохранения их от инфекционных заболеваний. - выполнение означенных функций обязывает все гражданское население и военные органы Республики на местах оказывать посильную помощь. - по возвращению из экспедиции все полученные данные, карты, планы и т.д. подлежат обязательной сдаче в архив. - маршруты и внутренний порядок в экспедиции выбираются автономно с учетом необходимости достижения поставленной цели и экономии времени и ресурсов. - при несчастном случае члены экспедиции приравниваются в правах к раненным (или убитым) на войне, а члены их семей – к членам семей раненных (или убитых) на войне». Всего было совершено 13 экспедиций в область Чако. Первая состоялась в октябре-декабре 1924 года, последняя – в августе 1931 года. Каждая, как правило, длилась от двух недель до нескольких месяцев. Самая крупная – в лагуне Питиатута – продолжалась полгода. Составлялись подробные карты, делалось описание местности, как с военной, так и с гражданской точек зрения, велись дневниковые записи. Однако самым главным было нахождения взаимопонимания с племенами, населявшими Чако. В составе экспедиций, кроме военнослужащих Парагвая и индейцев-проводников, принимали участие русские, успевшие к тому времени осесть в стране: братья Игорь и Лев Оранжереевы, капитан инженерных войск Орефьев-Серебряков, сын известного русского полярника, участника первых рейсов ледокола «Ермак» Георгия Экштейна Александр Экштейн (Александр фон Экштейн-Дмитриев). Об этом человеке следует рассказать особо. Ему было 14 лет, когда большевики расстреляли отца, известного инженера-кораблестроителя. Мальчишкой он вступил в конно-егерский полк, воевавший под Петроградом в составе войск генерала Юденича… Наступление на Петроград, начатое под прикрытием английских танков и провалившееся, перитонит и госпиталь, эвакуация в Эстонию, тиф и снова госпиталь. Затем – Прага, университет, увлечение спортом и поездка на первый чемпионат мира по футболу в Уругвай и, наконец, Парагвай… Пренебрегая опасностями, испытывая нужду и голод, Беляев и его спутники нанесли на карту обширнейшие участки неведомой территории, вошли в контакт с племенами, полностью оторванными от цивилизации, и разоблачили зловещие легенды, копившиеся вокруг них. Территория Чако перестала быть загадкой. На первом Конгрессе Панамериканского института географии и истории, состоявшимся в декабре 1932 года, делегат Парагвая Рамос Хименес, обосновал его права на часть Чако Бореаль, целиком основываясь на географических открытиях парагвайцев в Чако, совершенных под руководством «отважного ученого, которому Парагвай обязан многим». Делегатами были отмечены заслуги Беляева как картографа, биолога и климатолога, впервые составившего целостное описание этого географического района. Особо были отмечены этнографические заслуги Беляева. Беляев положил начало науке об индейцах Чако, ранее совсем не известных парагвайцам. До прихода испанцев на территорию Чако Бореаль, которая в последствии вошла в состав Парагвая, здесь господствовало сильное и многочисленное племя гуарани. Испанцы, покорившие страну в XVI веке, пользуясь враждой местных касиков друг к другу, вскоре потеряли к ней интерес, не найдя там ни золота, ни серебра, ни драгоценностей. Вскоре ее хозяевами сделались миссионеры-иезуиты. Они навязывали местному населению чуждые обычаи, преследовали цель завоевать полное доверие индейцев, привить им христианские обычаи, приучить к оседлому образу жизни и регулярному труду. В то время как испанцы пытались препятствовать смешанным бракам, в Парагвае такие браки вменили в обязанность. В результате образовался особый народ, на 95% говорящий на языке гуарани (второй официальный язык в Парагвае), с высоким процентом индейской крови, которые с большой привязанностью относились к чистокровным индейцам, особенно к тем, кто говорил на гуарани и жил в отрыве от цивилизации. Сами гуарани считали себя особым народом, который ничего не имеет общего с индейцами. Назвать гуарани индейцем – это значить оскорбить настолько, что он свободно мог пустить в ход нож или револьвер. Они считали индейцев «красной рванью», которая живет в лесах Чако и не достойна называться людьми. Себя гуарани относили к белой расе. Пристрелить индейца считалось чуть ли не благородным делом, и власти на это смотрели сквозь пальцы. Путешествия Беляева в Чако стали первым шагом на пути к преодолению исторического отчуждения между народами Парагвая, началом долгой борьбы русского ученого за человеческие права индейского населения Чако Бореаль. Открывая миру индейцев Чако, Беляев показывал их с новой стороны, прежде всего самим парагвайцам. Беляев считал, что ни в одной из американских стран коренное население не представляет такого интереса для этнографа, как в Чако Бореаль. Он отмечал, что различные группы аборигенов живут здесь на различных уровнях примитивной культуры и в различной степени контакта с цивилизацией. Тобас, макка, сасиагуай – это самые благородные племена Чако. Они отличались высоким ростом. Внешний вид представителей этих племен, особенно в одеянии вождей, казался эталоном индейской красоты. Беляев отмечал, что безукоризненное сложение, энергичные черты лица и природное великодушие сообщают мужчинам дух благородства, а женщинам – ауру чистоты. Наиболее многочисленное и наиболее сопротивляющееся напору цивилизации было племя чиригуанос. Они находились в состоянии покоя при условии, если белый путешественник не произносил в присутствии женщин, девушек и молодых женщин недозволенных слов. При описании племени чамакоко, Беляев отмечает, то мужчины были низкого роста, но очень выносливы и трудолюбивы. Женщинам нравится раскрашивать лица и пользоваться ароматическими веществами. Индейцы Чако – это в целом порядочные и высокоморальные люди, физически превосходящие многих других. Они очень умеренны во всем, лишены жажды денег, которая так развращает белых. Беляев считал, что путь к открытию их способностей лежит через серьезное отношение к ним. За время странствий Беляев изучил язык индейцев макка и чамакоко, перевел на русский язык большую поэму «Амормелата» («Великий потоп»), записывал многие устные сказания – поэмы и легенды. Беляев покорил индейцев прежде всего лаской, как больших детей, и они считали его своим другом. Индейцы проделывали долгий путь пешком, чтобы встретится с Беляевым. Дружба Ивана Беляева с индейцами помогла парагвайцам вовремя остановить проникновение боливийцев в Чако, угрожавших Парагваю потерей стратегически важных рубежей. Чакская война (1932-1938) – крушение планов создания нацистского блока в Южной Америке Это была самая кровопролитная война 20-го века в Латинской Америке. В ней обе стороны понесли большие людские потери (250 тыс. убитых и раненых). Территория Чако, полупустынная, холмистая на северо-западе и болотистая на юго-востоке, считалась собственной и Боливией, и Парагваем. В конфликт вмешалась Лига Наций и добилась прекращения огня. Тем не менее он, питаемый предвкушениями выгод от добычи нефти, подспудно тлел. Боливия (которую поддерживала американская корпорация «Стандарт Ойл» и, в целом, США), помимо экономических выигрышей от эксплуатации месторождений, рассчитывала и на улучшение своих геостратегических позиций, так как в случае захвата Чако она получила бы порт на реке Парагвай и возможность выхода (и танкерной транспортировки нефти) к Атлантическому океану по реке Ла-Плате. Позиции соседних латиноамериканских стран в отношении происходящих событий были неодинаковы. Чили поддержала Боливию, поскольку сама опасалась экспансионистских замыслов боливийского руководства и опасалась, что в случае неуспеха прорыва к Атлантическому океану Боливия может попытаться силой получить выход к Тихому, – а это будет означать вероятность отторжения Боливией части чилийской территории. Именно через чилийский порт Арика боливийская сторона получала закупаемые за рубежом вооружения. В отличие от Чили Бразилия не поддержала в войне ни одну из сторон и предложила им посреднические услуги. После начала войны Лига Наций, куда входили практически все страны Латинской Америки, обратилась к воюющим сторонам с предложением согласиться на арбитраж. Однако Соединенные Штаты, рассчитывавшие в случае победы Боливии расширить сферу контроля над добычей латиноамериканской нефти и не желавшие отступлений от принципа «доктрины Монро», воспротивились принятию этого варианта, заявив о необходимости поиска «панамериканской альтернативы» посредничеству Лиги. Действуя через делегатов ряда латиноамериканских стран, американская дипломатия смогла помешать принятию Советом Лиги Наций резолюции о введении эмбарго на поставки оружия всем воюющим сторонам. Соединенные Штаты поддержали идею посредничества силами «комиссии нейтралов» – то есть стран Латинской Америки, сохранивших нейтралитет в конфликте. Однако фактически деятельность этой комиссии была в основном использована американской стороной для оказания дипломатической поддержки Боливии. Безуспешными оказались и миротворческие усилия Чили, предложившей «план Мендоса», который предусматривал взаимный отвод вооруженных сил воюющих сторон и их сокращение с последующим решением спора в арбитраже. В июне 1932 года война разразилась по-настоящему. 10 мая 1932 года правительство Парагвая после захвата боливийцами форта Карлос Антонио Лопес объявило страну в состоянии войны с Боливией. Условия, в которых начиналась война, были заведомо невыгодны для Парагвая. Изначально перевес сил был на стороне Боливии. По людским ресурсам она превосходила Парагвай примерно в три с половиной раза. Дело в том, что Парагвай за полвека до этого пережил опустошительную войну с Аргентиной, Бразилией и Уругваем. После этой войны (1865-70 гг.) Парагвай лишился половины своей территории и примерно 80% населения. За пять лет, предшествующих началу широкомасштабных военных действий, военный бюджет Боливии в три раза превосходил парагвайский. Равенство соблюдалось лишь в отношении артиллерийских орудий (по 122 ствола у каждой стороны). Однако новые артиллерийские системы, закупленные Парагваем незадолго до войны, были без механизированной тяги, средств связи и наблюдения. В ходе войны связь между батареями приходилось поддерживать с помощью посыльных на лошадях. Во всем остальном дело обстояло гораздо хуже. Против 60 военных самолетов Боливии Парагвай мог выставить только 17 устаревших моделей. В парагвайской армии полностью отсутствовали танки и огнеметы, имевшиеся на вооружении у боливийце
Статистика Всего: За месяц: 0 За неделю: 0 Вчера: 0 Сегодня: 0 Из них Администраторов: Модераторов: V.I.P: Забаненых: Обычных юзеров: Из них Парней: Девушек: